Предназначение

Завершим книгу тем, чем мы занимались больше всего. А именно — интерпретацией текста.

Это не самый известный хармсовский рассказ. Но во многом он — особенный. Таким рассказом вполне можно всё закончить. Заглавия у рассказа нет, но подзаголовок присутствует — «предназначение». Запись амбивалентна. С одной стороны, она предваряет описание того, кому предназначена «эта книга». Но у этого слова есть и другое — сакральное значение...

«Приготовься выслушать перечень зверей¹: царствующих, величавых, гнутых, вызолоченных, пришибленных и низкокланяющихся». Пожалуй, это повествование о том, как можно прожить жизнь. Но прежде чем начать этот сокровенный разговор Хармс сделает беспрецедентную для себя вещь — обратится к читателю напрямую². Обратится как будто бы иронически. «Причеши голову твою, если есть борода, сбрей её, руки вымый и сядь». Но наш взгляд, это сказано с юмором, но совершенно серьёзно³. «Для тебя, читатель моих сочинений, приготовлены эти странички». Трудно отделаться от ощущения, что Хармс тут обращается ко всем нам, его нынешним читателям. Но читатель Хармсу нужен совсем не абы какой... «Легкий дымок вьётся вокруг головы твоей. Ногами своими ты гладишь кота, а в руках держишь медную птичку. Думаешь-ли ты посмеяться над буковками моими». Возможно, Хармс тут предчувствует, сколько дураков (в его понимании) будут видеть в его рассказах исключительно юмористическую весёлую прозу. Хармс от этого предостерегает. Самолично. «Или ты думаешь, подобно безумной дрофе, пронестись мимо глаз моих, оставляя в воздухе пёстрый пух?». И такой, невнимательный читатель не нужен Хармсу. Он хочет не просто быть быстро, походя прочитанным, но заставить остановиться, задуматься и оставить след в душе. Нет, случайный читатель Хармсу не нужен. И Хармсу есть, что ему сказать: «Стой! Не спеши читатель, не приготавливай улыбки на безобразном своём лице, не скачи куда то в бок от меня. Дай тебя разглядеть. Быть может ты крив и у тебя слишком узкие плечи? А, может быть ты спишь в грязи, а днём у тебя потеют руки?». Метафора мерзости, в которой многие живут. «Может быть и ума то в тебе нет никакого...» — очень показательно, что и́менно Хармс выделяет как ценнейшее качество — «...может быть ты просто дрянь?». «Тогда скачи дальше, смейся...» — тоже показательно — «...и делай всё, что ты хочешь, потому что есть у меня и другой читатель, получше тебя!». Хармс верит, что у него будет настоящий читатель. И даёт его подробное описание: «Он не крив и широкоплечь, он живёт в достатке и спит на чистом белье, руки моет квасцами и сморкается в белоснежные тряпочки. Он умён: это видно сразу. У него на лбу вертикальная морщинка, а глаза его всегда немного прищурены». Далее описывается опрятный внешний вид, с некоторым элементом экстравагантности: «Он одет в хороший костюм из шерстяной материи, на голове он носит маленькую войлочную шапочку, а зимой поверх этой шапочки надевает верблюжий башлык». Хармс как будто говорит, что его читатель будет похож на него, почти он: «Он курит почти непрерывно; утром он курит короткую прямую трубку, а днём и вечером — кривую. Иногда он курит сигары, а если его угощают папиросой, то курит и папиросу». А дальше — вершина описания и главное качество: «Он идеальный читатель, потому что всякую прочитанную им книгу он целует и прячет в сундук, сделанный из тёмной корельской берёзы с медными пластинками на углах». Читатель идеален потому, что каждая книга для него едва ли не священна. К каждой книге он относится невероятно внимательно и бережно. И особенно важно, сколько этот читатель книг прочёл. «В этом сундуке скопилось...» — «скопилось»! — «...уже 36 книг». «Уже 36»! Читатель не только умён, внимателен, но и необычайно разборчив. «Я хотел бы, чтобы моя книга стала 37-ой!». Вот она, видимо, мечта Хармса (одна из): чтобы его книга оказалась «в сундуке» такого идеального читателя. «Вот именно тебе, дорогой читатель, предназначаю я эту книгу, а затем, не мешкая, приступаю к перечню зверей».

В перечне можно найти разных зверей: и «приятных», и «противных» «душе моей». Какое же качество Хармс выбирает как основную характеристику для большинства зверей? Как ни парадоксально, но, вместе с тем, ожидаемо, — ум... «Вот лев. Это страшный зверь. Взгляд его умён, но сам он глуп». Далее следует описание его глупости и силы. Но автор относится ко льву не без сочувствия: «Отойдите от него все! Это несчастный дурак». И в полную силу звучит тема свободы. Вырваться, и жить в соответствии с предназначением. «Не держите его в клетке. Отвезите его домой и отпустите на волю, где ему и пологается быт. Он помчится <...> и, широко разинув пасть, закричит своим ужасным голосом, прославляя Создателя всех вещей. Лев, лев! Тебе не место сидеть в человеческом городе!». «А вот мурашеед» ещё и трусливый: «Когда он видит врага, он поварачивается и бежит <...> В лесу у него много тайных уголков, там он спасает свою жизнь. Он садится в яму и сверху засыпает себя землей и упавшими листьями...». Здесь, видимо, не обошлось без автобиографических мотивов. Но этот зверь, как, видимо, и эти качества, не нравятся автору: «Глупый зверь мурашеед: он живёт под водой, а питается только мерзкими червями». Но хуже всех — конь (вспоминается «Не дай мне Бог встретиться с любителем природы»). Он как раз деятельный, резвый, но всё его поведение — бездумно. Без ума. Это приговор. «Ты бежал до тех пор, пока белая пена не покрыла твой живот. Тогда ты упал на бок и испустил дух». По Хармсу — это самый ужасный способ прожить жизнь. Активно, но без смысла... «А зачем ты бежал, неразумный зверь? Куда несло тебя? Это конская удаль⁴ несла тебя безо всякого смысла. Конь, ты, среди зверей, самый противный, ты противен душе моей!». На этом фоне показательно описание зверя, у которого с главным качеством всё хорошо: «А вот Слон. Это большой и умный зверь. Больше о нём и говорить нечего».

Есть ещё один сценарий. Ягуара. Он «обдумывает план побега». Он живёт жалкой жизнью. Даже «сторож Матвей, свободно входит в его клетку, потому что ягуар давно считается ручным. Сторож Матвей спокойно теребит его за уши. И ягуар это любит». Это унизительно и отвратительно. Сторож, как мы помним, отвечает за «мерзость мира». «Но ещё больше любит он свободу. Он чувствует, что как то при помощи Матвея, он может удрать, но как, этого он решить не может». Ягуар — это чудотворец, предназначение которого — чудеса; но он их не творит. Вновь этот мотив — какой-то загадочной связи выхода, свободы, спасения — и дворника-сторожа (типичной фигуры и олицетворения мерзкого «мира»). Так было в «Утре», так будет и в «Молодом человеке, удивившем сторожа» (вспомним, о чём мы говорили в предыдущей книге в связи со «Старухой», «Случаями» и «путём к чуду»). Проблема ягуара — всё та же. Он недостаточно умён. (Хармс тоже далеко не сразу понял, как разрешить главную волновавшую его тему — тему чуда). «Он слишком глуп. Ах! он лежит и от напряжённой мысли морщит лоб». Не на «чинарство» ли намёк? «Вот в клетку входит сторож Матвей. Вот ягуар встаёт, потягивается и подходит к открытой дверце. "Ну, ты!" кричит сторож Матвей и сапогом даёт ягуару пинка в бок». Несомненно, это тот самый сторож. «Ягуар, скалит зубы и дергает усом. Чтобы убежать, надо что то сделать. Но что?». Дверца открыта! Надо не терпеть издевательства сторожа и позволять ему теребить уши, а загрызть его — и убежать. Но нет... «Ягуар стоит и думает. А сторож Матвей вылезает из клетки, закрывает дверцу, гремит коким то железным ковшом и уходит». Видимо, всё. «Что то кончилось навсегда. Ягуар забирается на полку, прибитую под самым потолком клетки и, свесив хвост, засыпает». Такой сон, как это часто у Хармса, как смерить. Ужасно — прожить жизнь вот так. Быть чудотворцем и не сотворить чуда. Как мы уже много раз говорили, сам Хармс из этой ситуации выйти сумел...

Но есть особый зверь. Тотемный зверь Хармса. Он маленький, не способен ни к чему практическому. Но он самый лучший. Это «той-терьер». «Он самый приятный из всех зверей, потому что он похож на пчелу. Он умеет свистеть». Видимо, это метафора творчества. «Он приятен душе моей». Так Хармс открывает свой «перечень зверей». И этим же заканчивает (повторяя попутно и начало «предназначения»): «Много, много есть различных зверей: царствующих, величавых, гнутых, вызолоченных, пришибленных и низко кланяющихся. Но лучший из них — это той-терьер. Его мы помянем ещё раз и прокричим ему ура!».

В каком-то смысле «перечень зверей» — это и перечень текстов Даниила Хармса. Хармсовским окончанием можно завершить не только этот рассказ, но и нашу книгу: «На этом закончим перечень зверей, ещё раз крикнем ура! той-терьеру и не мешкая перейдём к иной беседе».

Но уже не на этих страницах.

Примечания

1. Этот образ появляется уже в одном из самых ранних текстов: «Среди них попадаются звери иного содержания...» («Шёл трамвай...», <1930>).

2. Подобное (но намного более примитивное) можно встретить разве что в финале рассказа «Жил-был человек, звали его Кузнецов...».

3. Напоминает диалог Макарова и Петерсена: «Макаров: Эта книга такова, что говорить о ней надо возвышенно. Даже думая о ней, я снимаю шапку <...> Да, и руки надо мыть». Петерсен, как мы помним, насмехался над этим. И поплатился... Прав был Макаров. Кстати, можно вспомнить и запись Хармса о бритье: «Всякий замечал, что после того как он гладко выбреет себе щёк, верхнюю губу и подбородок, он чувствует себя физически лучше...».

4. «Ненавистное слово и чувство»...