1. Наука и «естественная установка»

В «Разговорах» чинарей, зафиксированных Леонидом Липавским, можно найти запись о чрезвычайно интересной дискуссии, в которой принимал участие сам Липавский, а также Александр Введенский.

Когда подумаешь, сколько поколений было до тебя, сколько людей работало и исследовало, — рассуждает Липавский, — когда видишь толщину энциклопедического словаря, проникаешься уважением. Однако это неверно. Производное и второстепенное исследовано со страшной подробностью, главное неизвестно точно так же, как тысячи лет назад (Чинари—1, 185).

Так, никто до сих пор не понял ни сущности полового тяготения, ни смысла смерти. Самая большая ошибка науки состоит в том, считает философ, что она принимала время, пространство, предметность мира за что-то данное, неразложимое, о чем говорить не стоит, а надо считаться с таким, как все это есть. Это было искажение в самом начале, закрывшее все пути. Когда, например, Декарт исходил из "Я мыслю, значит, я существую", то это была уже насквозь ложная основа. Потому что с еще большим правом можно сказать, что "не я мыслю", или "я не существую", или т.п. Были взяты уже неправильно завязанные узлы и, вместо того чтобы их развязывать, пошли плести дальше. Сейчас, как и всегда, надо начинать с самого начала; и поэтому понятно, что отличительный признак людей, которые это чувствуют, — интерес к тому, что такое время. Ибо это замок на двери, и его-то и надо открыть, а для этого развинтить (Чинари—1, 185—186).

Беккет также вспоминает о Декарте, давая собственную версию его знаменитой максимы. «Он плачет, значит он жив», — говорит Хамм из «Эндшпиля» о своем отце (Театр, 157)1. Эта сентенция вполне согласуется с идеей Достоевского о том, что страдание является единственной причиной сознания. В то же время в мире Беккета, где все понятия подвергаются сомнению, страдание не обязательно влечет за собой осознание этого страдания, точно так же как осознание страдания нисколько не означает, что человек действительно страдает.

Из моих немигающих глаз по щекам струятся слезы. Отчего я плачу, иногда? Ничего печалящего взгляд здесь нет. Возможно, стекают не слезы, а разжиженный мозг, — признается Безымянный (Безымянный, 323).

Самые первые строчки «Безымянного» погружают читателя в атмосферу двусмысленности: «Где сейчас? Кто сейчас? Когда сейчас? Не спрашивать себя об этом. Сказать "я". Не думая о нем»2. Размышления о «я» отнюдь не означают, что есть некое определенное «я»; вообще, тот факт, что герой размышляет, думает, не гарантирует, что тело его продолжает существовать, и, напротив, отсутствие мысли не является синонимом прекращения жизненного процесса. Существование беккетовского персонажа принципиально неопределимо, оно не поддается никакому логическому, никакому научному объяснению. Именно поэтому любая попытка дать определение господину Нотту была бы «антропоморфической дерзостью».

Известно недоверие, которое испытывали к науке все чинари, не исключая Хармса. В одном из своих стихотворений он пишет:

Ученые наблюдают из года в год
пути и влияния циклонов
до сих пор не смея угадать будет ли к вечеру дождь
и я полагаю что даже Павел Николаевич Филонов
имеет больше власти над тучами (Псс—1, 208)3.

Вера в мистическую и магическую власть искусства отличает Хармса от Беккета: для последнего работа писателя — это деятельность пассивная, бессознательная в своем бессилии. «Я думаю, что сегодня, — говорит он в одном из интервью, — каждый, кто обращает хотя бы самое ничтожное внимание на свой собственный опыт, отдает себе отчет, что это опыт того, кто не знает, того, кто не может»4. Но есть то, что безусловно сближает «реальную поэзию» Даниила Хармса и искусство Сэмюэля Беккета, выражающее вселенскую «грязь» («gâchis»), хаос, — это решительное отрицание того отношения, которое Гуссерль назвал «естественной установкой».

Благодаря зрению, осязанию, слышанию и т.д., — пишет философ, — различными способами чувственного восприятия, физические вещи, как-либо распределенные в пространстве, попросту суть для меня здесь, они, в буквальном или образном смысле, "наличны ", — все равно, принимаю ли я их особо, занят ли я ими в наблюдении, разглядывании, мышлении, чувствовании, во-лении или же нет5.

Важно, что отрицание данных натурального мира не меняет саму структуру мира:

Мир как действительность — он всегда тут, в лучшем случае он может тут или там быть "иным", нежели мнилось мне, что-то придется, так сказать, вычеркнуть из него как "видимость", "галлюцинацию" и т.п., он же — в смысле генерального тезиса — всегда останется здесь сущим миром. И цель наук с естественной установкой — познавать ее все полнее, надежнее, во всех отношениях совершеннее, нежели то делает наивное опытное знание, решать все задачи научного познания, какие возникнут и на ее почве6.

Двадцать лет спустя, в середине тридцатых годов, Гуссерль объяснит кризис европейской науки преобладанием наук «с естественной установкой» или, по-другому, «реальных» наук:

Заурядные реальные науки формируют заурядное реальное человечество, — считает он. — <...> Среди печалей нашей жизни — а о них мы слышим повсюду — такой науке сказать нам нечего. Вопрос смысла или бессмыслицы человеческого существования не волнует ее по определению, а ведь это именно тот вопрос, который, в нашу несчастную эпоху, становится наиболее важным для предоставленного своей судьбе человечества7.

Рассматривая мир как пространственную последовательность, точные науки анализируют его также как «бытийный порядок в последовательности времени»:

Вот этот — очевидно, во всякий миг бодрствования — наличествующий для меня мир обладает бесконечным в две стороны временным горизонтом — своим известным и неизвестным, непосредственно живым и неживым прошлым и будущим8.

Задаваясь целью преодолеть ограниченность естественной установки и точных наук, феноменология пыталась создать истинную науку, которая изучает не причинно-следственные связи, а смыслообразующие факторы бытия. Согласно А. Димеру, «феноменология раздумывает не о "причине" существования, но о том, каким способом определяется существование единичного сущего и, в конечном счете, существование мира в целом»9. В понимании этой задачи взгляды феноменологов близки к воззрениям как Беккета, так и Хармса и других чинарей.

Может ли искусство противопоставить что-то естественной установке? А. Введенский, продолжая тему, затронутую Липавским, дает на этот вопрос двойственный ответ:

Можно ли на это ответить искусством? Увы, оно субъективно. Поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее. Да и как реконструировать мир, неизвестно. Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провел как бы поэтическую критику разума — более основательную, чем та, отвлеченная. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием "здание". Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то, значит, разум не понимает мира (Чинари—1, 186).

С одной стороны, поэтическая критика, по Введенскому, гораздо радикальнее, чем отвлеченная критика Канта10; с другой стороны, искусство субъективно и поэтому производит только словесное чудо. В то же время поэзия может хотя бы попытаться очистить мир от всего, что его загрязняет; философия и на это неспособна. Интересно, что Беккет, который совсем не верил в профетическую роль искусства, также отдавал ему явное предпочтение перед философией. Лишь искусство способно выразить «грязь»:

Нельзя больше говорить о существовании — отвечает он на вопрос Тома Драйвера, — надо говорить только о грязи? Когда Хайдеггер и Сартр противопоставляют бытие и существование, они, возможно, и правы, мне об этом ничего не известно; но их язык слишком философичен для меня. Я не философ. Можно говорить только о том, что ты имеешь перед собой, а сейчас это одна лишь грязь... Она здесь, и нужно дать ей войти в тебя11.

«Разговоры» чинарей относятся к 1933—1934 годам, то есть к тому периоду, когда на смену авангардистскому задору пришли сомнение и разочарование. Но все же можно предположить, что и в это переломное время вера в освобождающую силу искусства окончательно не потеряна ни Хармсом, ни Введенским, — написал же Хармс 16 октября 1933 года свое знаменитое письмо к Клавдии Пугачевой, в котором восторженно отозвался об искусстве как о первой, чистой реальности. Беккет же, напротив, с самого начала своего творческого пути был убежден, что грязь отчистить нельзя, что она составляет существо мира; искусство не может с ней бороться, но может вобрать ее в себя. При этом грязь для Беккета — отнюдь не социальное понятие, грязь — это бескачественная основа мира, в которой растворяется все что имеет границы, все, что конечно.

Введенский заканчивает свое рассуждение на том, что разрушение ложных связей бытия может повлечь за собой еще большую раздробленность мира. Чтобы воспрепятствовать этому, нужно обладать знанием, как «реконструировать» мир. Хармс-писатель этим знанием уже не обладает, поэтика его прозы — поэтика фрагмента, отрывка, выхваченного из контекста «случая». И тем не менее без разрушения причинно-следственных связей не обойтись, ведь задача искусства не в копировании внешнего мира, а в его трансформации, преображении. Кстати, это понимал и Беккет, не случайно он говорит, что писатель должен позволить грязи войти в него, должен сам подвергнуться радикальной трансформации. Текст, который он напишет, не будет реалистическим текстом, текстом о грязи, но сам станет грязью, той аморфной массой, в которой теряют смысл понятия жанра и стиля, содержания и формы.

Примечания

1. «Отчего плачут? — спрашивает себя Друскин и отвечает: — Главная причина: Несчастье от того, что родился» (Чинари—1, 975).

2. Beckett S. L'Innommable. P. 7.

3. Авторы декларации «ОБЭРИУ» спрашивают: «Нам не понятно, почему Школа Филонова вытеснена из Академии, почему Малевич не может развернуть своей архитектурной работы в СССР, почему так нелепо освистан "Ревизор" Терентьева?» (Хармс Д. Жизнь человека на ветру / Сост., прим., вступ. статья Д.В. Токарева. СПб., 2000. С. 446).

4. Интервью с Израилем Шенкером (I. Shenker) // New York Times. 6 may 1956. Цит. по: Mélèse P. Samuel Beckett. Paris: Seghers, 1966—1969. P. 137.

5. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. Общее введение в чистую феноменологию / Пер. А.В. Михайлова. М., 1999. С. 65. Согласно З.М. Какабадзе, «характерная черта "естественной позиции" заключается в том, что в этой позиции я утверждаю бытие мира и находящихся в нем предметов, не произведя при этом радикальной критики подобных утверждений, т.е. я верю в бытие мира "наивно", догматически, не отдавая себе отчета в том, действительно имею ли я право на подобную веру и, стало быть, действительно ли существует мир» (Какабадзе З.М. Проблема «экзистенциального» кризиса и трансцендентальная феноменология Эдмунда Гуссерля. Тбилиси, 1966. С. 58). См. также: Buckley R.P. Husserl, Heidegger and the Crisis of Philosophical Responsibility. Dodrecht, Boston, London: Kluwer Academic pbsh., 1992. Свойственное беккетовскому герою желание избавиться от органов восприятия вписывается в общую перспективу преодоления естественной установки.

6. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. С. 69—70.

7. Husserl E. La crise des sciences européennes et la phénoménologie transcendantale / Trad. par G. Granel. Paris: Gallimard, 1976. P. 10. B 1961 году Беккет с возмущением рассказывал: «Однажды на приеме один так называемый английский интеллектуал спросил меня, почему я пишу всегда о скорби, как будто в этом было что-то извращенное!» (Интервью с Томом Драйвером (T.F. Driver) // Columbia University Forum. Summer 1961. Цит. по: Mélèse P. Samuel Beckett. P. 140).

8. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. С. 66.

9. Diemer A. Edmund Husserl. Meisenheim am Glan, 1956. S. 17.

10. Рассказ Хармса «Голубая тетрадь № 10» носит подзаголовок «Против Канта».

11. Цит. по: Mélèse P. Samuel Beckett. P. 138.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
 
 
Яндекс.Метрика О проекте Об авторах Контакты Правовая информация Ресурсы
© 2024 Даниил Хармс.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.