Е.В. Захаров. «Образ трамвая в малой прозе Д. Хармса»

Русская литература ХХ века: проблемы изучения и обучения: часть II. Секционные доклады ХII Всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург, 29—30 марта 2006 г. / Урал. гос. пед. ун-т; Институт филологических исследований и образовательных стратегий «Словесник». — Екатеринбург, 2006. — С. 107—111.

Кондуктор (хору):
Вы чего распелись!
Тут не место.
Где картонные билеты?
Хор:
Вот билеты!
Вот конфеты!
А вот звонкие кларнеты!
Кондуктор — Я на ближайшей
Остановке высажу вас.

      Сентябрь 1929 (5; 162)

Образ трамвая проходит красной нитью через все творчество Д. Хармса: как прозаическое, так и поэтическое; как написанное для детей, так и для взрослых. Однако, анализу этого образа в хармсоведении практически не уделяется внимания. Дело в том, что большинство исследователей творчества писателя, обращаясь к системе образов, концентрирует свое внимание на поиске и попытки осмыслить «иероглифы» Хармса.

Термин «иероглиф» в непрямом значении ввел в философско-поэтическом обиход чинарей (кружка писателей, поэтов и философов, к которому принадлежал Хармс) Л.С. Липавский для обозначения того, что нельзя услышать ушами, увидеть глазами, понять умом (1; 1; 324). А определение дал Я.С. Друскин (чинарь, философ, один из ближайших друзей Хармса и один из первых исследователей его творчества). Он сказал: «иероглиф двузначен, он имеет собственное и несобственное значение. Собственное значение иероглифа — его определение как материального явления <...>. Его несобственное значение не может быть определено точно и однозначно, его можно передать метафорически, поэтически, иногда соединением логически несовместимых понятий <...>, бессмыслицей»¹.

Термин «иероглиф» прочно укрепился в хармсоведении. Практически все исследователи пытаются дать свой вариант определения этого термина. Большинство из них согласно с тем, что «иероглиф» отображает явления, которые не могут быть истолкованы в рамках обычного мышления и выходят за пределы человеческого понимания².

Увлечение «иероглифами» вынуждает выпускать из виду образы-символы. А ведь именно вокруг них и в них собственно и реализуются иероглифы. Если бы проза писателя была построена только на иероглифах, она превратилась бы в один бессмысленный иероглиф.

Образ трамвая несет в себе один из ключевых символов в творчестве Хармса — символ существования человека в мире.

В корпусе произведений малой прозы Д. Хармса есть целая когорта текстов, в центре которых стоит образ трамвая. Эти рассказы условно можно разделить на две группы: 1) те, в которых точка зрения повествователя является внешней по отношению трамвая; 2) те тексты, в которых вагон трамвая дан изнутри.

В рассказах, в которых взгляд автора направлен извне, его образ наполняется иероглифами, как например, в рассказе 1930 года «Шел трамвай...»:

«Шел трамвай, скрывая под видом двух фанарей жабу»³.

Либо становятся символом смерти, что не удивительно, так как человек, покинувший трамвай, покидает и мир людей: «Миронов сел на трамвай и поехал, и куда нужно не приехал, потому что по дороге скончался.

Пассажиры этого трамвая, в котором ехал Миронов, позвали милиционера и велели ему составить протокол о том, что Миронов умер не от насильственной смерти» 1934—1936 (152).

Либо символом бессмысленности человеческих знаний и меркантильного отношения человека к жизни: «Давайте посмотрим в окно: там увидем рельсы, идущие в одну и в другую сторону. По рельсам ходят трамваи. В трамваях сидят люди и счетают по пальцам, сколько футов они проехали, ибо плата за проезд взимается по футам» 1930 (38).

В рассказах, в которых точка зрения является внутренней по отношению к трамваю, наиболее ярко проявляется символический смысл этого образа. Таков рассказ 1930 г., начинающийся словами: «Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров...» (36). С первых слов автор дает нам понять, что это не бытовая зарисовка. Дело в том, что Хармс разработал свою теорию числа, изложенную в трактате «Нуль и ноль» (292). Хармс утверждал, что понятие «больше» и «меньше» не действительны и соответственно порядок чисел, их место в солярном ряду навязан человеком: «число может быть рассматриваемо самостоятельно, вне порядка ряда» (292). Исследователи А. Герасимова и Н. Каррик утверждают, что в художественном мире Хармса существует предел возможных исчислений, ограниченный числом «шесть»⁴. Цифра 8 имеет особое значение. К ней применим один из любимейших приемов Д. Хармса — переворачивание знака, фигуры, цифры, которое ведет к их перекодировке. Так, опрокинутая восьмерка становится знаком бесконечности.

Итак, в трамвае едет бесконечное число пассажиров — все человечество. Его настоящее, прошлое и будущее. Кстати, такое понимание числа пассажиров объясняет алогичную, на первый взгляд, ситуацию, когда всего лишь восемь пассажиров настолько заполняют вагон, что становится трудно найти место для еще одного.

Читаем далее: «Трое сидят: двое справа и один слева. А пятеро стоят и держатся за кожанные вешалки: двое стоят справа, а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к другу спиной» (36). Бесцельное и бессодержательное на первый взгляд пересчитывание стоящих и сидящих пассажиров на деле имеет философский смысл. Обратим внимание, что все противопоставленные группы не равны по своему числовому составу: стоящих больше чем сидящих, стоящих слева — больше чем стоящих справа и т.д. Подобная неравнозначность чисел должна создать ощущение дисгармоничности человеческого мира, человеческой жизни. Но это поверхностное понимание данного отрывка. Замечено, что Д. Хармс не любил простых ответов, и у этой математико-мировоззренческой задачки есть ответ чуть посложнее. Достаточно посчитать пассажиров слева и справа, чтобы увидеть равновесие (еще один термин в философии чинарей): и там, и там будет равное число — четыре.

Так, играя цифрами, Хармс утверждает существование данного свыше порядка, гармонии в человеческой жизни, который, однако, завуалирован иррациональностью.

Читаем далее: «Сбоку на скамейке сидит кондукторша. Она маленького роста и если-бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной веревки».

Кондукторша дистанцирована относительно остальных героев и не является частью человечества: 1) она стоит не справа и не слева, а сбоку, т.е. в стороне; 2) она парит над пассажирами, а не стоит с ними на одном уровне; 3) она обладает отличительным физическим признаком — малым ростом. Известно, что как это ни парадоксально, через особенности внешности, через вещные детали Хармс утверждал принадлежность героя к иному нечеловеческому миру. Типичные же герои малой прозы писателя, каковыми являются пассажиры, лишены индивидуальных черт; 4) ее именованием является ее профессия, которая имеет охранительную функцию. Она — символ стража у врат в иной мир. И действительно, она следит за тем, как входят в человеческий мир и уходят из него пассажиры (неслучайна фраза одного из них: «А куда тут продвинишься, что ли, на тот свет»).

В прозе Д. Хармса присутствует целая группа подобных персонажей, обладающих схожими с кондукторшей атрибутами и функцией — это сторожи, дворники, военные и ангелы.

Итак, кондукторша — представитель высшего мира. Ее назначение в мире людей, представленным трамваем с пассажирами, — в регуляции отношений человека с высшим миром, Вселенной.

Появление нового пассажира нарушает сложившееся равновесие: «В трамвай входит новый пассажир, и громко говорит: "Продвиньтесь, пожалуйсто!" Все стоят молча и неподвижно. "Продвиньтесь, пожалуйсто!" — кричит новый пассажир. "Пройдите вперед, впереди свободно!" — кричит кондукторша».

После троекратного ритуального обращения, поддержанного кондукторшей, статус нового пассажира меняется. Протекция потусторонней высшей силы дарует новому пассажиру уникальные особенности и способности.

Оказавшись девятым пассажиром, он попадает под власть цифры «девять». Девятка в поэтике Хармса маркирует, по мнению Герасимовой и Каррика, «перевернутый или потусторонний мир».

Внешне это выражается в подчеркивании фразы: «новый пассажир». Сюжетно — в кардинальном изменении поведения остальных пассажиров. Если до заступничества кондукторши они игнорировали требование продвинуться, то просьбу нового пассажира «разрешите пройти» выполняют с необычайным рвением: «Стоящие пассажиры лезут на колени сидящим и новый пассажир проходит по свободному трамваю до середины, где и останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение».

Подобно Моисею он проходит сквозь человеческое море. Рассекая на две половины (левую и правую) человечество, он занимает особое центральное место в пространстве трамвая и оказывается в «нолевой» точке мира людей.

«Ноль» в художественном мире Хармса — это не пустота. Писатель считает что в «ноле» в потенциале содержатся все остальные числа, а также возможность восприятия мира и воздействия на него: «Предполагаю даже беру на себя смелость утверждать, что учение о бесконечном будет учением о ноле» (293).

Герой становится творцом, особым человеком. Его центральное место позволяет ему видеть мир в его (хотя бы и относительной) цельности и, соответственно, приблизиться к познанию истины. Но при этом он остается всего лишь пассажиром и обладает человеческой судьбой.

Человек, по Хармсу, проживает жизнь как поездку в трамвае. Он пассажир в чужом, созданном кем-то вагоне, который идет по проложенным кем-то рельсам. Мимо проплывает вечная изменяющаяся Вселенная: «В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук», но человек в сути своей остается статичен. Он проживает жизнь-поездку в окружении чужих ему, но оказавшихся в равных с ним условиях людей. Он может устроиться в этой жизни поудобнее (сидя) или не очень (держась за кожаные вешалки), но судьба у всех одна: «Трамвай едет и все качаются».

Жизнь Вселенной вне стен трамвая изменяется, она удивительна, человечество же изображено в образе сгрудившейся статичной скучающей массы пассажиров. Хармс утверждает неполноценность и односторонность человеческих знаний и представлений о мире как на уровне отдельного человека, так и на уровне человечества. Хармс выражает сомнение в способности человечества в целом приблизиться к познанию истины, ибо каждый из пассажиров наблюдает только свою часть мира.

Лишь те немногие, кто отмечен свыше, способны к «расширенному смотрению» на 360 градусов⁵ — художники, мыслители, творцы. Лишь они способны хоть немного расшевелить человечество и хоть на мгновение придать смысл его существованию.

Примечания

1. «...Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях / Сост. В.Н. Сажин. В 2-х т. Т. 1. — М., 2000. — С. 325

2. Рымарь А. Иероглифический тип символизации в художественном тексте (на материале поэтики Александра Введенского). Автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Самара, 2004. — С. 14.

3. Хармс Д. Собрание сочинений: В 3 т. — Т. 2: Новая анатомия. — СПб., 2000. — С. 36. Далее в тексте ссылки на это издание только с указанием страниц.

4. Геркар Аннил (Герасимова А., Каррик Н.) К вопросу о значении чисел у Хармса. Шесть как естественный предел, — режим доступа: http://xarms.lipetsk.ru/teksts/geras1.html

5. Токарев Д. Курс на худшее: абсурд как категория текста у Д. Хармса и С. Беккета. М., 2002. — С. 136.